Главная книга великого американский поэта Уолта Уитмена (1819—1892), которую он писал и пополнял новыми произведениями на протяжении десятилетий, «Листья травы» в XX столетии была признана важнейшим литературным событием, ознаменовавшим революцию в мировой поэзии — появление и широкое распространение свободного стиха. Значительную часть произведений из сборника «Листья травы» перевел К.И. Чуковский, и все эти переводы вместе с оригинальным текстом представлены в настоящей книге. Переиздание.

Строка из стихотворения Георгия Иванова, ставшая заголовком этой книги, очень точно отражает ее дух и смысл: лучшие сыны и дочери России упокоились вдали от родины — и, как правило, не по своей воле. О тех, кто похоронен на многочисленных русских кладбищах юга Франции, — последняя книга Бориса Михайловича Носика (1931—2015), тонкого ироничного прозаика, летописца русской эмиграции во Франции, автора множества биографий, включая жизнеописания Ахматовой, Модильяни, Набокова, Бенуа, Жуковского, Швейцера. Фото в книге – из семейного архива автора.

Анна Степанская живет в Израиле. Ее рассказы печатались в литературном альманахе «Слова» (США), журнале «Млечный Путь» (Израиль) и других периодических изданиях. Роман «Старый альбом» написан в классическом жанре европейского «романа воспитания». В центре повествования – взросление девочки из еврейской семьи в послевоенном Крыму. Память о жертвах Холокоста, вернувшиеся безусые фронтовики, депортация народов-«предателей», кампания против «безродных космополитов», разоблачение культа личности Сталина… Все эти потрясения становятся фоном личных жизненных драм. И наряду с повседневностью – история семьи и страны, уходящая корнями в довоенное и даже дореволюционное прошлое.

Роман французской писательницы Любы Юргенсон «Три сказки о Германии» можно назвать романом-метафорой. Он о немецком влиянии на сопредельные народы, о культурном пограничье. Мы видим Россию глазами Рильке, влюбленного в неё и отвечающую ему тем же. Мы попадаем в имение прусского аристократа и поэта-декадента фон Пазенова, чья лишенная интимной близости супружеская жизнь с взбалмошной красавицей-еврейкой невыносима. Берлин двадцатых годов и оккупированный Париж сороковых довершают картину «немецкого мира», отталкивающую и одновременно завораживающую.

Эта симфония по мановению дирижерской палочки легко превращала консерваторский зал то в Голгофу, то в тюремную камеру, где томится Дрейфус, то в белостокскую улочку, над которой реет белый пух погрома, то в каморку Анны Франк, то в ярмарочный балаган со скоморошьими дудочками, то в мрачные своды, под которыми происходит суд над Галилеем, то в московский магазин с тихо движущимися полупризраками женщин.

Весь консерваторский зал вставал, когда на сцену между музыкантами, стучащими смычками по пюпитрам, как-то боком начал протискиваться судорожно сжимающий собственные руки человек с чуть смешным петушиным хохолком, с косо сидящими очками – Шостакович.
Е.Евтушенко