Книги: СОЛОВЕЙ И РОЗА

Вера Михайловна Инбер родилась в Одессе в 1890 году. Её мать, Ирма Шпенцер, преподавала русскую словесность и была директором еврейской школы для девочек, а отец, Моисей Шпенцер, возглавлял научное издательство «Матезис». В их семье жил двоюродный брат матери – Лейба Бронштейн, которого позже весь мир узнал как Льва Давидовича Троцкого. С ним Вера поддерживала – пока это было возможно – родственные связи, бывала у него в Кремле, посвятила ему несколько стихотворений («При свете ламп – в зеленом свете /Обычно на исходе дня /В шестиколонном кабинете /Вы принимаете меня. /Затянут пол сукном червонным, /И, точно пушки на скале, /Четыре грозных телефона /Блестят на письменном столе…»).

После окончания гимназии Инбер училась на историко-филологическом факультете одесских Высших женских курсов. Свои первые стихи опубликовала в одесских газетах в 1910 году. Затем уехала лечиться в Швейцарию и Францию, где встретила своего первого мужа, журналиста Натана Инбера. У них родилась дочь, будущая писательница Жанна Гаузнер.

В двадцатые годы жила в Москве, печатала прозу и стихи, была участницей «Литературного центра конструктивистов», в который входили В. Луговской, И. Сельвинский, Э. Багрицкий, К. Зелинский, Е. Габрилович и др. Написанные в это время стихи многие помнят до сих пор. Скажем, «Девушку из Нагасаки» («Он капитан, и родина его - Марсель, /Он обожает споры, шум и драки, /Он курит трубку, пьет крепчайший эль /И любит девушку из Нагасаки…»). Инбер работала журналистом, ездила по стране и за рубеж, в качестве корреспондента жила в Париже, Брюсселе и Берлине. В 1920 году вышла замуж за А.Н. Фрумкина, будущего знаменитого академика.

В рассказах Веры Инбер, созданных в 20-х – 30-х годах, завораживает живость и непосредственность, которую трудно найти в более поздних ее произведениях, когда она стала одним из столпов социалистического реализма. Именно такие, ранние ее рассказы и собраны в этой книге.

«Почти три года» – так назвала Вера Инбер свой блокадный дневник. Она осталась в Ленинграде и продолжала писать, выступала по радио, в госпиталях, выезжала на линию фронта. Третий её муж, профессор медицины Илья Давыдович Страшун, работал в одной из клиник осажденного городе. В блокадном Ленинграде умер ее внук. В 1946 году за поэму «Пулковский меридиан» Инбер получила Сталинскую премию.

Положение советского классика обязывало. Она – и не только она – поднимала руку, когда осуждали Б. Пастернака; публиковала статью против Л. Мартынова; писала стихи, прославляющие вождей и советский образ жизни.

«В каком же ежедневном ужасе жила бедная Вера Инбер, если для Всевидящего Глаза она была кругом виновата! – писал Евгений Евтушенко, знавший ее в те годы. – Вдобавок к своему родству с Троцким она, как выяснилось, печаталась в израильских изданиях, переводила с идиша, на котором говорила с детства, и успела в 20-е годы опубликовать прозу, за которую позже вполне могла попасть в обойму безродных космополитов: «Очерки о еврейских погромах», «Печень Хаима Егудовича», «Чеснок в чемодане». Она чувствовала своих родных заложниками родственной дружбы с Троцким. Вот почему у нее были испуганные глаза… Страх, конечно, не оправдывает ее, – добавляет  Евтушенко. – Но нельзя с высокомерной обвинительностью относиться к тем, кто сломался,  ведь мы не испытали всего того, что испытали они».

Для «Черной книги», подготовленной И. Эренбургом, В. Гроссманом и Антифашистским еврейским комитетом в 1944–1946 годах, Инбер написала очерк «Одесса».

Ее дочь умерла в 1962 году. Она прожила еще десять лет: писала стихи, о которых сегодня никто не вспоминает, издавалась, входила в состав официальных делегаций, в редколлегию журнала «Знамя», в правление Союза писателей СССР...

Борис Слуцкий вспоминал о Вере Инбер: «Она спрашивает меня: “Слуцкий, что вы такой мрачный? У вас все в порядке?” – И, выслушав ответ, убежденно говорит: “У меня все в порядке. У меня всегда все в порядке”. И действительно, у нее все в порядке – как почти всю жизнь. Как у дерева, у которого ветки отсохли раньше, чем корни».